Дак, Лёша, ты почему спрашиваешь? Я ж с двадцать восьмого, ты знаешь, вот и живу. Отец в тридцать восьмом вызывал нас к себе, их там, как сказать, расконвоировали что – ли. Мы с матерью снялись и поехали, да и то снялись сказано – в узел все побросали и поехали, жили-то нищими. И приехали мы на Зею, в ссылку к отцу.
Ну как за что? Мельница у него была своя, мы тогда крепко жили, богатый он был. Вот его и арестовали в тридцать третьем. Ну я статью откуда знаю? Может и кулак, да скорее так и есть. Я вот всё понимаю; арестовали, сослали - это понятно. Но вот зачем они мельницу эту разломали, ума не дам? Ну отобрали, так и использовали бы, дак нет, бляха, разломали. А у него там все окрестные мололи, он крепко всё держал. Ох, и суровый был, бляха! Это щас народец –кисель!
Ну вот, мы к нему и приехали в Зею из Бурятии, из Бичуры. Я, мама, Ира сестра, Яков и Васька. Хотя вру, Васька там уж родился на Зее. А Яков брат у меня старший был. Ну ты-то конечно не знаешь. Его-ж убили году в пятьдесят третьем, что - ли. Да ни за что - так в драке, он тебе как сказать, вроде скандалист был. Ну а то! Выпивал, конечно, вот и зарезали его.
Ну, значит что, приехали мы, стали жить. Ну, я мальцом был, а потом война. Отец на фронт. Да какой там добровольцем, он же ссыльный расконвоированый, ну как сказать, штрафником и ушел, увели. Нет, не погиб. Мы ж потом ещё жили в приморье – дом построили. Ну как воевал? Не знаю как он воевал. Он не рассказывал.
А мне 14 лет – пацан был, и по-началу мне дали пацану работать в связи. Дали мне тридцать километров участок следить за состоянием проводов, чтоб обрывов не было, вырубку там делать ну всё, короче. И вот каждый день мне это обходить надо было. Пешком, Лёша. Это в то ещё время. Ну где когда и заночуешь, когда в стогу, когда так на земле, ну это летом конечно. Помню подгнил столб один и заменить его надо. Ну срубить то я срубил новый, очистил, яму выкопал - а тащить как? Я к Александру Иванычу – это он меня пристроил и говорю – лошадь мне надо. Ну мне дали из колхоза клячу полудохлую, дотащила она это столб до ямы. Я ей подымать, ну чтоб потянула, а я вроде как в яме поправлю вертикально, а она возьми и подохни. Заржала так жалистно и с копыт. Ну вот тогда я почему то и подумал, что меня расстреляют. Испугался сидел на этой старой кляче и ревел – ну совсем малец ещё был. А делать нечего кое-как закопал этот столб и пешком пошёл сдаваться. Как-то обошлось, не знаю. Добрый был Александр Иваныч.
Ну вот так я отработал лето. А денег не платят? Хоть и зарплата у меня была, но нам как говорили – «Там люди погибают, ну на войне-то, а вы тут работать должны». А голод был, почти помирали. И вот опять Александр Иваныч подсобил. Мне доверили тогда аппаратуру: проектор, пленки там, ну всё в общем. И я вроде как киномехаником ездил показывал кино, новости всякие по поселкам. Это хлебное дело. Киномеханник это же вообще, бляха, человек! Ну в основном по реке, а там где на лошади, а где и на оленях. Там же эвенки живут, вот им и показывал, а они и по русски-то не понимали. Два часа едешь, два часа олени пасутся, а ты сиди чай пей. Ну какой у эвенков чай? Травы какой-то нарвет, иголки, ягодки и сиди пей. Да, что ты, я у них там как шаман был, с кино со своим. Ну и подкармливали.
А дальше как тебе рассказать-то. Я ж сидел. За что? Да за тряпку. Мы же нищие были, да в прямом смысле. У меня штаны из мешка, у матери внизу мешок и сверху мешок вот и платье. А я тебе правду говорю, мне чё врать-то. Ну вот я в одном клубе в селе пока кино крутил да и притырил штору – матери на платье, да сестре там что-нибудь. Ну вот за эту штору, или занавес как сказать меня и арестовали. Дали мне год. А это сорок четвертый и меня отправили в Тынду. Там вроде завод был военный и мы на нем мины упаковывали, в бумагу и в ящики. И вот три месяца я там отсидел и отпустили меня. Ну вот так раньше и отпустили, ну вроде отработал. Дали мне билет до Свободного, доехал я кое-как. Денег ни копейки, люди по дороге как-то кормили. А в Свободном друг отца одел меня, бляха, денег дал и на катер посадил по реке вверх несколько сот километров.
И вот я приехал в сорок пятом. Пацан 17 лет а туда же женится. Взял я Надю тогда. Конечно, краля была видная и семья у них побогаче. Они ссыльные с Рязани были, всей семьёй. Ну как побогаче, дом у них был справный, скотина какая-то, птица. А главное вещи, мы то все в мешках ходили, а бабка Тася, тёща моя, умудрилась целый сундук с Рязани приволочь. Вот и ходили они в платьях да сарафанах, тогда ещё в те времена, вот и все богатство. А с Надей мы учились вместе до того как меня забрали, а как вернулся так сразу и женился. Она и постарше была ей 19 а мне 17, Вот так навроде совратила меня значит.
Ну тут первый у нас родился в сорок шестом - Витенька. Он то сразу умер. От чего? Да от жизни. Такая жизнь была, что дохнули с неё. Ну младенцем, царство ему небесное. Ну а к тому времени толи из-за победы, толи просто срок уж вышел, но с ссылки стали отпускать. И вот мы с отцом с матерью с Надей поехали в Лесозаводск. А Надины родители поехали в Томск. Там у них родня какая - то была.
В Лесозаводске мы с отцом дом построили - стали жить. А потом уж Павлик, Нина, мамка твоя, Люда. И дети то все тут родились, так что они приморские все, и мамка твоя. Я там на железных путях работал обходчиком, участок у меня был, потом уж и бригадиром стал. И жили мы там 10 лет, а потом в Томск поехали. А чего поехали – так не растёт там в Лесозаводске картошка. Абрикосы с вишнями растут, а картошка нет. Дак еда разве? Дристать только да варенье варить. Вот мы и решили к Надиным родителям перебраться. Там вроде совхоз землю давал. Это в пятьдесят восьмом.
Сначала нас вроде как в общежитие поселили, ну барак был, даром что каменный. Комуналка в общем. Там несколько семей жило. Ну пожили и решили сами строится. Землю нам в совхозе дали я домик прикупил разобрал его, да на тракторе перевёз. В нём и жили, пока я свой не построил. Ну мне, правда, бляха совхоз помог тогда лесу дал, там матералов. И я сам построил дом целиком, гвоздя вбить никого не нанял. Всё сам. Этими вот руками, трясутся, бляха, теперь то уж.
Поначалу мы как переехали в Томск у Нади ноги отнялись, она ходить не могла год почти лежала. А я начал плотничать, столярничать и на совхоз и так кому понадобится. Руки говорили золотые. Ну золотые не золотые, а я сначала 100 рублей получал, потом 200 стал, это в то время. Ну а где и так за бутылку, не без этого. А с кого и взять нечего было так делал. Ну потом и Надя оклималась, пошла в ресторан официанткой на первый Томск. Так мы зажили вообще хорошо – телевизор, бляха, купили.
И в москве я твоей бывал. Я ж потом уж на заводе был. Замачальника охраны. Возили мы спец груз какой-то. Так что с пистолетом я в твою москву ездил, кобура все по серьезному. Отдельное купе – как король. Да и с Надей тоже ездили у неё там родня какая-то была. Показывали нам там всё возили на машине, ну да я не помню ничего уже. Это где-то восемьдесят первый получается. И мои и Надины родители уж померли. К матери я на похороны ездил, а вот к отцу не попал.
Ну а дальше ты знаешь. В девяносто пятом бабка померла твоя. Дом девки продали. Ятут с Лидой стал жить, с ней ещё дом построить успел. 10 лет как никак вместе мы с ней были. А два года назад и она померла. Что первая, что вторая у меня на руках. Только «Ой» сказала и нет человека.
Тут я слепнуть стал. Щас вот и не вижу ничего. Ты вот вроде темный, а окно как бы белое. Так бы видел бы так я бы бляха поработал ещё. А может ещё и бабу смог бы. А сейчас вот курю на балконе, да на табуретке возле окна сижу днями. Вот и жизнь тебе. Живешь, живешь, а в конце жизни табуретка. Так ещё и мимо неё усядешься.
Наливай давай.
